Дорога славы - Страница 81

– Ты слишком торопишься. Один раз в день – это максимум, ясно?

– Как вам угодно, сударь. Да, сэр, господин начальник. Я прикажу утром, чтобы привезли мою шпагу, и ты можешь лупить меня ею в любое свободное время, если уверен, что сможешь меня поймать. Но это я должна высказать и сбросить бремя со своей груди.

– Ничего на твоей груди нет. Если только не считать…

– Ну подожди! Ты ходишь к нашим врачам?

– Раз в неделю.

Самым первым, о чем распорядилась Стар, было исследование моей особы, настолько тщательное, что осмотр призывников в сравнении с ним стал казаться поверхностным.

– Главный мясник твердит, что у меня не залечены раны, но я ему не верю; никогда не чувствовал себя лучше.

– Он тянет время, Оскар, по моему приказу. Ты здоров, я работаю достаточно умело и лечила тебя со всей тщательностью. Однако, милый, я поступила так из эгоизма, и ты сейчас должен сказать мне, не обошлась ли я опять с тобой грубо и несправедливо. Я признаю, что действовала исподтишка. Но намерения у меня были добрые. Тем не менее, как первый урок моего ремесла, я знаю, что добрые намерения являются источником больших бед, чем все остальные причины, вместе взятые.

– Стар, о чем ты толкуешь? Источником всех бед являются женщины.

– Да, любимый. Потому что они постоянно полны добрых намерений и могут это доказать. Мужчины иногда поступают, исходя из рассудочно-эгоистических побуждений, а это безопаснее. Но не часто.

– Это потому, что половина их предков женского пола. Почему же я получал назначения на прием к врачам, если они мне не нужны?

– Я не говорила, что они тебе не нужны. Но ты можешь так не считать. Оскар, ты уже давно проходишь курс долгожизни. Она смотрела на меня, будто готовясь к защите или отступлению.

– Черт возьми, вот это да!

– Ты против? На этой стадии все еще можно поправить.

– Я об этом не думал.

Я знал, что на Центре можно пройти курс долгожизни, но знал и то, что он строго ограничен. Его мог получить любой – прямо перед эмиграцией на малонаселенную планету. Коренные жители должны стариться и умирать. Это было одним из немногих дел, в которых один из предшественников Стар вмешался в местное управление. Центр с практически побежденными болезнями и огромным достатком, как магнит, влекущий миллионы людей, становился уже перенаселенным, особенно когда среднестатистический возраст умирания подскочил от долгожизни до небес.

Строгое это постановление проредило толпы. Некоторые проходили курс долгожизни рано, переступали сквозь Врата и пытали счастья в диких местах. Большинство дожидалось того самого первого звонка, который доносит до сознания мысль о смерти, а потом решали, что они не слишком стары для перемен. А были и такие, что не сдавались и умирали, когда приходило их время.

Первый звонок был мне знаком; мне его прозвонил тот боло, в джунглях.

– Знаешь, у меня, кажется, возражений нет. Она с облегчением вздохнула.

– Я не была в этом уверена, но не надо было подмешивать его тебе в кофе. Я заслуживаю шлепка?

– Мы включим это в список того, что ты уже заработала, и выдадим тебе все сразу. Может, тебя и не покалечит. Стар, а какова продолжительность долгожизни?

– На это нелегко ответить. Очень немногие из тех, кто прошел ее, умерли в постели. Если ты будешь жить такой деятельной жизнью, в какой я – судя по твоему темпераменту – уверена, то очень маловероятно, что ты умрешь от старости. Или от болезни.

– И я никогда не состарюсь? К этому надо привыкнуть.

– Да нет, можно и состариться. Хуже того, старость пропорционально удлиняется. Если не сопротивляться. Если это позволят окружающие. Тем не менее… Милый, сколько ты мне дашь по виду? Отвечай не сердцем твоим, а только глазами. По земным нормам. Не скрывай правды, я знаю ответ.

Смотреть на Стар всегда было одно удовольствие, но я постарался посмотреть на нее свежим взглядом, поискать признаки осени – в наружных уголках глаз, ладонях, крохотных изменениях на коже. Черт, даже складочки нет. Однако я знал, что у нее и внук есть.

– Стар, когда я увидел тебя впервые, то дал тебе восемнадцать. Ты повернулась другой стороной, и я немного накинул. Сейчас, глядя в упор и без всяких скидок – не больше двадцати пяти. И это только потому, что у тебя зрелые черты лица. Когда ты смеешься, больше двадцати тебе не дать; когда подлизываешься, или чем-то поражена, или восторгаешься вдруг щенком, или котенком, или еще чем, тебе где-то около двенадцати. Я имею в виду выше подбородка; ниже подбородка младше восемнадцати тебе не прикинуться.

– Да, и для восемнадцати изрядно полногрудой, – добавила она. – Двадцать пять земных лет – по земным стандартам роста – это именно та цель, в которую я метила. Возраст, когда женщина перестает расти и начинает стареть. Оскар, при долгожизни видимый возраст – дело вкуса. Возьми моего дядю Джозефа – того, который иногда зовет себя «Граф Калиостро». Он остановился на тридцати пяти, потому что, как он говорит, все, кто помоложе, мальчишки. Руфо предпочитает выглядеть старше. Он говорит, что это приносит ему почтительное обращение, удерживает его от ссор с молодыми людьми – и одновременно позволяет ему подсунуть сюрприз мужику помоложе, если один из них все же нарвется на стычку, ибо, как ты знаешь, почтенный возраст Руфо проявляется в основном выше подбородка.

– Или сюрприз, который он может преподнести женщинам помоложе, – предположил я.

– С Руфо ни в чем нельзя быть уверенным. Любимый мой, я еще не кончила свой рассказ. Частично это умение научить тело излечивать самое себя. Вот здешние твои уроки языка – не было ни одного из них, чтобы гипнотерапевт не ловил случая дать твоему телу урок через спящий твой мозг, после собственно урока языка. Часть видимого возраста – это косметическая терапия (Руфо не обязательно быть лысым), но большая часть контролируется мозгом. Когда ты решишь, какой возраст тебе подходит, его можно начать отпечатывать.