– Тебе охота похвастаться. Я не стану потакать этому, девчонка.
– Мне НЕохота хвастаться. Мало о чем я могу похвастать. Кризис Яйца практически не оставил мне времени побыть женщиной, черт его побери! Пока не явился Оскар-Петух. Благодарю вас, сэр.
– И не забывайте разговаривать вежливо.
– Да, сэр Петушок! Но ты завел нас далеко от наших баранов, дорогой. Если тебе нужны дети – ДА, милый. Осталось еще около двухсот тридцати яйцеклеток, и принадлежат они МНЕ. Не будущему. Не дражайшим людям, да будут благословенны жадные их сердчишки. Не тем играющим в богов манипуляторам наследственности. МНЕ! Это все, чем я владею. Все остальное – это ех officio . Но эти – МОИ… и если они нужны тебе, то они и твои, мой единственный.
Мне бы надо сказать: «ДА!» – и поцеловать ее. А что я сказал?
– Ээ, давай не будем торопиться. Лицо ее вытянулось.
– Как будет милорду Герою-мужу угодно.
– Слушай, кончай со своей невианской формалистикой. Я хотел сказать, в общем, к этому надо привыкнуть. Шприцы и прочее, короче, возня со специалистами. И я хоть понимаю, что у тебя нет времени самой выносить ребенка…
Я пытался пролепетать, что с тех самых пор, как меня просветили насчет Аиста, я принимал за данное обычную организацию, а искусственное осеменение даже корове устраивать не очень-то красиво, и что это дело с субподрядчиками с обеих сторон приводило мне на память прорези в продукции «Хорн и Хардарт» или выписанный по почте костюм. Но пройдет какое-то время, и я приспособлюсь. Точно так же, как она приспособилась к чертовым своим отпечаткам…
Она сжала мне руки.
– Милый, да тебе же не нужно!
– Чего не нужно?
– Возиться со специалистами. И выносить твоего ребенка я НАЙДУ время. Если тебе не противно смотреть, как будет распухать и раздаваться мое тело – да, да, это так, я помню – тогда я с радостью пойду на это. Все, в том что касается тебя, будет, как у прочих люди. Никаких шприцов. Никаких специалистов. Ничего, что бы могло задеть твою гордость. Нет, надо мной придется поработать. Но я привыкла к обращению с собой, как с коровой-рекордисткой; для меня это все равно, что промыть шампунем волосы.
– Стар, ты готова пережить девять месяцев сплошных неудобств – и возможно умереть при родах, – чтобы избавить меня от минутного недовольства?
– Я не умру. Трое детей, ты помнишь? Они появились нормально, без хлопот.
– Но ведь, как ты сама сказала, это было «много лет назад».
– Неважно.
– Э-э, сколько лет? («Сколько лет тебе, жена моя?» – вопрос, который я все еще не осмеливался задать.) У нее, вроде, упало настроение.
– Разве это имеет значение, Оскар?
– Ммм, да, пожалуй, нет. Ты соображаешь в медицине куда больше моего…
Она медленно сказала:
– Ты ведь спросил, сколько мне лет, так?
Я ничего не сказал. Она немного подождала, затем продолжила:
– Одна из старых пословиц твоего мира гласит, что женщине столько лет, насколько она себя чувствует. А я чувствую себя молодо, и я действительно молода, и жизнь мне нравится, и я могу выносить ребенка – и даже не одного – в своем собственном животе. Но я знаю – ох, как знаю! – что беспокоишься ты не только из-за того, что я слишком богата и занимаю не стишком легкое для мужа положение. Да, эту сторону я знаю прекрасно; из-за этого меня отверг мой первый муж. Но он-то был моих лет. Самым грубым и несправедливым из всего, что я сказала, было то, что я знала, что мой возраст может иметь для тебя большое значение. И все же я молчала. Вот почему так разгневан был Руфо. После того, как ты уснул той ночью в пещере Леса Драконов, он мне так и сказал разящими словами. Он сказал, что знает, что я не упускаю случая увлечь молоденького парнишку, но никогда не думал, что я опущусь до таго, что склоню одного из них на брак, сначала не сказав ему всего. Он никогда не был особо высокого мнения о своей бабке, как он сказал, но на этот раз…
– Замолчи, Стар!
– Да, милорд.
– Это не значит ровным счетом ни черта! – Я так твердо это сказал, что сам в это поверил, и верю сейчас.
– Руфо неизвестно, о чем думаю я. Ты моложе, чем завтрашний рассвет, – и такой ты будешь всегда. Больше я ничего слушать не желаю!
– Хороша, милорд.
– Это ты тоже брось. Говори просто: «О'кей, Оскар».
– Да, Оскар, О'кей.
– Так-то лучше, если не хочешь нарваться на еще одну порку. А то я слишком устал. – Я сменил тему. – Насчет этого второго вопроса… Если под рукой есть другие способы, то не вижу причины растягивать твой милый животик. Я неотесанная деревенщина, вот и все; не привычен я ко столичному обхождению. Когда ты предлагала сделать все самой, ты хотела сказать, что тебя снова могут сделать такой, какой ты была?
– Нет, я просто стала бы как матерью по наследству, так и матерью-кормилицей. – Она улыбнулась, и я понял, что делаю успехи. – Но экономя при этом кругленькую сумму тех денег, которые ты не хочешь тратить. Те крепкие, здоровые женщины, которые вынашивают чужих детей, берут недешево. Четверо детей – и они могут уйти на покой, десяток делает их состоятельными.
– Да уж я думаю, они должны брать прилично! Стар, я не против траты денег. Я готов согласиться, если ты так считаешь, что заработал больше, чем трачу, своим трудом в качестве героя-профессионала. Эта работа тоже не из сладких.
– Ты свое заслужил.
– А при этом столичном способе рожать детей… Выбирать можно? Мальчика или девочку?
– Конечно. Мужские сперматозоиды движутся быстрее, их можно отсортировать. Вот почему Мудрейшества обычно бывают мужчинами – я была внеплановой избранницей. У тебя будет сын, Оскар.