Дорога славы - Страница 75

– Ты слишком много разговариваешь, женщина! Она переключилась с английского на невианский.

– Слушаюсь, милорд муж. Ни звука не пророню я, коего не сорвется непрощенно с истосковавшихся по любви губ.

– Миледи жена моя любимая… дух изначальный Вод Поющих…

От невианского больше толку, чем от той тарабарщины, на которой говорят в Центре.

Приятное местечко – Центр; и жизнь у супруга Мудрости безбедная. После первого нашего посещения рыбацкой хижины Стар я как-то заикнулся, как приятно было бы однажды вернуться и пощипать форель на том самом симпатичном месте, у Врат, которыми мы попали а Невию.

– Эх, было бы оно на Центре.

– Будет.

– Стар, ты хочешь перевести его? Я знаю, что некоторые коммерческие Врата могут транспортировать солидный вес, но даже в этом случае…

– Нет, нет. Но ничуть не хуже. Дай-ка подумать. Понадобится примерно с день, чтобы его измерить, снять на стерео, взять пробы воздуха и так далее. Тип течения и всякое такое. А пока… За этой стеной нет ничего особенного, только электростанция и прочее. Скажем, дверь вот сюда, а место, где мы готовили рыбу, ярдах в ста отсюда. Будет закончено за неделю, или у нас появится новый архитектор. Подходит?

– Стар, ты такого не сделаешь.

– Почему же нет, милый?

– Перекраивать весь дом, чтобы у меня был ручей с форелью? Фантастика!

– Мне так не кажется.

– Тем не менее это так. Да и вообще, родная, вся соль не в том, чтобы перетащить тот ручей сюда, а отправиться ТУДА, в отпуск. Она вздохнула.

– Как бы мне хотелось уйти в отпуск.

– Ты сегодня прошла отпечатывание. У тебя голос изменился.

– Это пройдет, Оскар.

– Стар, ты слишком быстро их принимаешь. Ты изматываешь себя.

– Возможно. Но как ты знаешь, судить об этом должна я сама.

– Как я знаю! Ты можешь судить все сущее, черт бы его побрал, как ты и делаешь, и это я знаю, а Я, твой муж, должен рассудить, когда ты работаешь сверх меры, и прекратить это.

– Милый, милый!

Такие случаи происходили слишком часто.

Я не ревновал ее. Этот призрак моего дикарского прошлого успокоился на Невии, меня он больше не преследовал.

Да и Центр не такое место, где этот призрак может запросто разгуливать. На Центре столько же брачных обычаев, сколько и культур – тысячи. Они аннулируют друг друга. Некоторые тамошние гуманоиды моногамны по природе, вроде, как говорят, лебедей. Так что в список «добродетелей» верность не входит. Подобно тому, как мужество – это храбрость перед лицом страха, так и добродетель – это порядочное поведение перед лицом искушения. Если нет искушения, не может быть и добродетели. Однако опасности эти несгибаемые однолюбы не представляли. Если кто-либо по незнанию обращался к одной из таких целомудренных дам с предложением, то он не рисковал нарваться на пощечину или нож; она бы отвергла его, не прерывая разговора. Если бы его услышал ее муж, тоже ничего не было бы; ревности не постичь автоматически единобрачной расе. Не то чтобы я когда-либо попробовал это проверить; они мне по виду – и по запаху – напоминали перебродившее тесто. Там, где нет соблазна, нет и добродетели.

Но возможности похвалиться «добродетелями» у меня были. Меня так и тянуло к той кошечке с осиной талией – а я еще узнал, что она принадлежит к такой культуре, в которой женщина не может выйти замуж, пока не докажет, что способна забеременеть, как в районах Южных Морей и в некоторых местах в Европе; никаких запретов своего племени она не нарушала. Еще больше меня соблазняла другая девочка, милашка с прелестной фигуркой, восхитительным чувством юмора и одна из лучших танцовщиц любой Вселенной. Она не кричала об этом на перекрестках; просто дала мне понять, что не слишком занята и вовсе не равнодушна, искусно используя окольные пути тамошнего жаргона.

Это произвело освежающее впечатление.. В точности «как в Америке». Я-таки поинтересовался в других местах обычаями ее племени и выяснил, что, строго относясь к браку, они смотрят снисходительно на все остальное. В качестве зятя я был бы абсолютно непригоден, но, хоть дверь и была заперта, окно было открыто.

Короче, я трусил. Я устроил раскопки в собственной душе и установил наличие не менее нездорового любопытства, чем у любой особи женского пола, которая обращалась ко мне с предложением просто потому, что я был супругом Стар. Милая малютка Жай-и-ван была одной из тех, кто не носил одежды. Она выращивала ее прямо на месте; от кончика носа до крошечных пальчиков на ногах она была покрыта мягким, гладким серым мехом, удивительно похожим на мех шиншиллы. Блеск!

У меня не хватало духу. Слишком уж симпатичной была она девочкой.

Однако в существовании этого соблазна я признался Стар. Она тонко намекнула, что у меня, должно быть, меж ушами мускулы. Жай-и-ван являлась выдающейся артисткой даже среди собственного народа, который почитался как наиболее талантливый поклона Эроса.

Грустить я не перестал. Баловаться с такой симпатичной девочкой стоило только по любви, хотя бы отчасти, а любви-то и не было, лишь прекрасный этот мех. Да еще я опасался, что баловство с Жай-и-ван может превратиться в любовь, а она не сможет выйти за меня замуж, даже если Стар меня отпустит.

Или не отпустит – на Центре запрещена полигамия. В некоторых тамошних религиях есть постановления за или против того и другого, но религий в этой мешанине культур бессчетное множество, так что они взаимно уничтожаются по типу противодействующих обычаев. Культорологи провозглашают «закон» религиозной свободы, который, по их мнению, неуместен. Свобода вероисповедания в любой культуре обратно пропорциональна силе главенствующей религии. Это считается одним из образов общей инвариантности, а именно, что любые свободы произрастают из столкновений в культуре, ибо не уравновешиваемый своей противоположностью обычай становится принудительным и всегда рассматривается как «закон природы».