Я вспомнил, как когда-то моя бабушка попросила меня объяснить ей, что такое телевизор – что у него внутри, если не смешные картинки. Есть такие вещи, которым нельзя научиться за десять несложных уроков или популярно объяснить массам; они требуют годами морщить лоб. Это звучит как измена в век, когда все отдают дань невежеству, и суждение одного не хуже суждения другого. Но это факт. Как говорит Стар, мир таков, каков он есть, и не прощает невежества.
Но меня все еще разбирало любопытство.
– Стар, а можно как-нибудь изловчиться рассказать мне, почему одно проходит легче, чем другое? Дерево легче, чем железо, например?
Она приняла горестный вид.
– Нет, потому что я сама не знаю. Волшебство – это не научно, это набор способов делать то или иное – способов, которые действуют, но мы часто не знаем почему.
– Здорово похоже на инженерное дело. Конструируешь по теории, а воплощаешь, как придется.
– Да, милорд муж. Волшебник похож на инженера-практика.
– А философ, – встрял Руфо, – это ученый без практического приложения. Вот я – философ. Лучшая из всех профессий.
Стар не обратила внимания на его слова, достала куб для зарисовок и показала мне все, что знала о той огромной башне, из которой мы должны выкрасть Яйцо Феникса. Этот куб казался просто большим кубиком плексигласа и на вид, и на ощупь, и по тому, как на нем оставались отпечатки пальцев.
Однако у нас оказалась длинная указка, которая погружалась в него, как будто куб был сделан из воздуха. Она концом этой указки могла чертить в трех измерениях; он оставлял тонкую светящуюся линию в тех местах, где ей было надо, как на классной доске.
Это было не волшебством, а более развитой технологией. Когда мы этому научимся, то к черту полетят все наши способы инженерного планирования, особенно сложных конструкций, таких, как авиамоторы и УВЧ-устройства. Это даже лучше, чем развернутая изометрия с прозрачными накладками. Куб был стороной дюймов в тридцать, а чертеж внутри можно было рассматривать с любого угла, даже перевернуть и исследовать снизу.
Башня Высотой в Милю была не шпилем, а массивным блоком, чем-то похожим на пресловутые уступы зданий в Нью-Йорке, но неизмеримо больше.
Внутренность его представляла собой лабиринт.
– Милорд рыцарь, – извиняющимся тоном сказала Стар, – когда мы покидали Ниццу, в нашем багаже хранился полный чертеж этой башни. Сейчас я вынуждена работать по памяти. Однако я так долго изучала этот чертеж, что убеждена в том, что правильно передаю схему нашего движения, хотя пропорции могут быть чуть неверными. В направлениях я уверена, в тех, которые ведут к Яйцу. Может случиться, что побочные пути и тупики я опишу не так детально; я не настолько тщательно их изучала.
– Не вижу, чем это нам Повредит, – заверил я ее. – Если я буду знать правильную дорогу, то любая другая, которую я не знаю, будет ложной. Ею мы не воспользуемся. Разве что для того, чтобы спрятаться в трудный момент.
Она изобразила верные направления светящимся красным цветом, мнимые зеленым. Зеленого оказалось намного больше, чем красного. У того типа, который соорудил эту башню, мозги были явно набекрень. То, что казалось центральным входом, вело внутрь и вверх, раздваивалось и соединялось снова, проходило рядом с Залом Яйца, потом по запутанному маршруту возвращало вниз и вышвыривало наружу, как в «На выход – сюда» у П.Т. Барнума.
Другие пути уводили вглубь и оставляли вас плутать в лабиринтах, которые не подчинялись правилу «Держаться левой стены». Если бы вы так поступили, вы умерли бы с голоду. Даже пути, отмеченные красным, были очень запутаны. Если только вы не знали, где хранится под стражей Яйцо, вы могли даже войти правильно и все равно провести весь этот год и январь следующего в бесплодных поисках.
– Стар, ты бывала в Башне?
– Нет, милорд. Я побывала в Карт-Хокеше. Но далеко оттуда, в Гротовых Холмах. Я видела Башню только с большого расстояния.
– Кто-то же должен был в ней побывать. Ваши… противники… наверняка не посылали вам карты.
Она произнесла четко и ясно:
– Милорд, шестьдесят три храбреца погибло, добывая информацию, которую я предлагаю вашему вниманию.
Значит, сейчас мы идем за шестьдесят четвертого! Я спросил:
– Есть способ оставить для изучения только красные тропы?
– Безусловно, милорд.
Она дотронулась до прибора управления, зеленые линии погасли. Красные пути начинались по одному из каждого из трех отверстий, одной «двери» и двух «окон».
Я показал на самый нижний уровень.
– Это единственная из тридцати или сорока дверей, которая ведет к Яйцу?
– Верно.
– Стало быть, прямо за ней нас поджидает драка.
– Это было бы вполне естественно, милорд.
– Хммм… – Я повернулся к Руфо. – Руфо, у тебя в загашнике не найдется какой-нибудь длинной, прочной и легкой веревки?
– Есть у меня одна, которой Джоко пользуется для подъема грузов. Примерно как крепкая рыбацкая леска, с сопротивлением на разрыв около полутора тысяч фунтов.
– Молодец!
– Подумал, может, понадобится. Тысячи ярдов хватит?
– Да. Что-нибудь полегче есть?
– Шелковая леска для форели.
Через час мы закончили все мыслимые приготовления, и схема лабиринта отпечаталась в моем мозгу тверже алфавита.
– Стар, лапка, мы готовы отчаливать. Будешь творить заклинание?
– Нет, милорд.
– Почему нет? Лучше бы это провернуть побыстрее.
– Потому что это невозможно, мой дорогой. Эти Врата не настоящие; тут всегда мешает вопрос времени. Они будут готовы открыться на несколько минут примерно часов через семь, а потом вновь не могут быть открыты в течение нескольких недель.